Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе [with w_cat]

— Понимаю…

1778

В то утро, несмотря на смех, Мэри была задумчива. Она выглядела серьезной и даже чуть грустной.

1779

Мне пришло в голову, что это удобный случай поговорить с ней о Цинтии. Как мне показалось, я начал довольно тактично, но не успел произнести и нескольких слов, как она решительно меня остановила:

1780

— Не сомневаюсь, мистер Гастингс, вы отличный адвокат, но в данном случае ваш талант пропадает напрасно. Цинтия может не беспокоиться, что встретит с моей стороны недоброжелательство.

1781

Я было попытался, запинаясь, объяснить… Сказал, что надеюсь, она не подумала… Но Мэри снова остановила меня, и ее слова были так неожиданны, что почти вытеснили из моей головы и Цинтию, и ее неприятности.

1782

— Мистер Гастингс, — спросила она, — вы считаете, что мы с мужем счастливы?

1783

Я был захвачен врасплох и пробормотал, что это не мое дело — думать об их отношениях.

1784

— Ну что же, — спокойно заявила Мэри, — ваше это дело или нет, а я вам скажу: мы несчастливы.

1785

Я молчал. Мне показалось, что она не кончила говорить.

1786

Мэри стала медленно ходить взад-вперед по комнате, чуть склонив голову набок. Ее стройная фигура при ходьбе мягко покачивалась. Неожиданно она остановилась и посмотрела на меня.

1787

— Вы ничего обо мне не знаете, не так ли? — спросила она. — Откуда я, кем была, прежде чем вышла замуж за Джона… Короче говоря — ничего! Ну что же, я вам расскажу. Вы будете моим исповедником. По-моему, вы добрый… Да, я в этом уверена.

1788

Нельзя сказать, что это подняло мое настроение, как следовало ожидать. Я вспомнил, что Цинтия начала свою исповедь почти такими же словами. К тому же исповедник, по-моему, должен быть пожилым. Это совсем неподходящая роль для молодого человека.

1789

— Мой отец был англичанином, — начала Мэри, — а мать — русской.

1790

— О! — отреагировал я. — Теперь понятно.

— Что понятно?

1791

— Намек на нечто иностранное… другое… что вас всегда окружает.

1792

— Кажется, моя мать была очень красивой, — продолжила Мэри. — Не знаю, потому что никогда ее не видела. Она умерла, когда я была еще совсем маленькой. По-моему, трагично: кажется, по ошибке выпила слишком большую дозу какого-то снотворного. Как бы там ни было, отец был безутешен. Вскоре после этого он стал работать в консульстве и, куда бы его ни направляли, всегда брал меня с собой. К тому времени как мне исполнилось двадцать три года, я уже объехала почти весь мир. Это была великолепная жизнь… Мне она нравилась.

1793

На лице Мэри появилась улыбка. Откинув голову назад, она, казалось, погрузилась в воспоминания тех старых добрых дней.

1794

— Потом умер и отец, — наконец заговорила она. — Он оставил меня плохо обеспеченной. Я вынуждена была жить со старыми тетками в Йоркшире. — Мэри содрогнулась. — Вы поймете, что это была ужасная жизнь для девушки, выросшей и воспитанной так, как я. Узость интересов и невероятная монотонность такой жизни сводили меня с ума. — Она помолчала, а потом совершенно другим тоном добавила: — И тут я встретила Джона Кавендиша.

1795

— И что же?

1796

— С точки зрения моих теток, для меня это была хорошая партия. Но я должна честно признаться, что не думала об этом. Нет! Для меня важным было другое: замужество избавляло меня от невыносимой монотонности той жизни.

1797

Я опять ничего не сказал, и через минуту она продолжила:

1798

— Поймите меня правильно. Я была с Джоном честной. Сказала ему правду, что он мне очень нравится и я надеюсь, это чувство усилится, но я в него не влюблена. Джон заявил, что это его вполне устраивает, и… мы поженились.

1799

Мэри надолго замолчала. Нахмурив лоб, она словно вглядывалась в те ушедшие дни.

1800

— Я думаю… я уверена… сначала Джон любил меня. Но мы, очевидно, плохо подходим друг другу и почти сразу же стали отдаляться. Я Джону надоела. Малоприятно для женской гордости в таком признаваться, но это правда.

Должно быть, я что-то пробормотал о несходстве взглядов, потому что она быстро продолжила:

— О да! Надоела… Но теперь это уже не имеет значения… Теперь, когда наши пути расходятся…

1801

— Что вы имеете в виду?

1802

— Я не намерена оставаться в Стайлз-Корт, — спокойно объяснила Мэри.

1803

— Вы с Джоном не собираетесь здесь жить?

1804

— Джон может жить здесь, но я не буду.

1805

— Вы хотите его оставить?

— Да.

— Но почему?

1806

Она долго молчала.

1807

— Возможно… потому, что хочу быть свободной!

1808

Когда она произнесла эти слова, передо мной вдруг возникло видение: обширное пространство, нетронутые леса, нехоженые земли… Я почувствовал, что могла бы значить свобода для такой натуры, как Мэри Кавендиш! На мгновение я увидел ее такой, какой она была на самом деле, — гордое, неукротимое создание, так же не прирученное цивилизацией, как вольная птица в горах.

1809

— Вы не знаете… не знаете, — сорвался с ее губ приглушенный крик, — какой ненавистной тюрьмой было для меня это место!

1810

— Понимаю, — пробормотал я, — но… но не предпринимайте ничего поспешно!

1811

— О-о! «Поспешно»! — В голосе Мэри прозвучала насмешка над моей осмотрительностью.

1812

И тут у меня вырвались слова, за которые через минуту я готов был откусить себе язык:

1813

— Вы знаете, что доктор Бауэрштейн арестован?

1814

В тот же миг холодность, подобно маске, закрыла лицо Мэри, лишив его всякого выражения.

1815

— Джон был настолько любезен, что сообщил мне об этом, — спокойно отозвалась она.

1816

— Ну и что же вы думаете? — невнятно, еле ворочая языком, спросил я.

— О чем?

— Об аресте.

1817

— Что я могу думать? По-видимому, он немецкий шпион. Так Джону сказал садовник.

1818

Лицо Мэри и ее голос были совершенно холодны, не выражали никаких эмоций. Любила она его или нет?

1819

Мэри отступила на шаг и дотронулась до цветов в вазе.

1820

— Совсем завяли, — бесстрастно констатировала она. — Нужно поставить новые. Вы не могли бы чуть посторониться? Благодарю вас, мистер Гастингс.

Она спокойно прошла мимо меня и вышла в сад, на прощание холодно кивнув.

1821

Нет, конечно, Мэри не любила Бауэрштейна! Ни одна женщина не могла бы сыграть роль с таким ледяным безразличием.

1822

Пуаро не появлялся. Не показывались и детективы из Скотленд-Ярда.

1823

Ко времени ленча у нас произошло небольшое событие. Дело в том, что мы тщетно пытались разыскать четвертое из писем, написанных миссис Инглторп незадолго до смерти. Так как все попытки оказались напрасными, мы прекратили поиски, надеясь, что со временем письмо обнаружится само собой. Именно так и случилось. Развязка пришла с дневной почтой в виде ответа от французского музыкального издательства. В нем миссис Инглторп ставили в известность о получении ее денежного чека и с сожалением сообщали, что работники фирмы не смогли найти заказанную ею серию русских песен. Так что от последней надежды на разрешение таинственного убийства с помощью корреспонденции миссис Инглторп пришлось отказаться.

1824

Перед послеполуденным чаем я направился к Пуаро, чтобы поведать ему о новом разочаровании, но, к моей немалой досаде, обнаружил, что его опять нет дома.

1825

— Снова уехал в Лондон?

1826

— О нет, мсье, он поехал поездом в Тэдминстер, чтобы, как он сказал, посмотреть аптеку юной леди.

1827

— Глупый осел! — сердито воскликнул я. — Ведь я же говорил ему, что среда — единственный день, когда ее там нет! Ну что же, передайте ему, чтобы он пришел повидать нас завтра утром. Вы сможете это сделать?

1828

— Разумеется, мсье.

1829

Но Пуаро не появился и на следующий день. Я уже начал сердиться. Поистине, он вел себя совершенно бесцеремонно.